Рубрики:
- Интервью
- Культура
- Люди
Томас Зандерлинг: «В России музыканты ждут чётких указаний»
23.11.2020
Художественный руководитель и главный дирижёр Новосибирского симфонического оркестра — признанный большой мастер с очень интересной судьбой — рассказал Status, в чём разница музыкальных менталитетов, каково это — юному музыканту встретиться с самим Дмитрием Шостаковичем, и о том, как пандемия повлияла на репертуар Новосибирской Филармонии.
— У вас богатый опыт работы в разных странах и на нескольких континентах. Расскажите, чем отличаются музыкальные традиции разных стран?
— Во-первых, надо сказать, что и внутри одной страны можно обнаружить разные традиции. К примеру, и в Европе, и в России существуют оркестры, которые отличаются по манере работы и взаимоотношениям. Если же говорить о национальной профессиональной идентичности, то, к слову, британские оркестры невероятно быстрые с точки зрения читки листа, освоения материала. Они стремятся к эффективной работе и ценят вежливое обращение. Когда они чувствуют, что дирижёр — настоящий профессионал и интересный музыкант, они работают с самоотдачей и заинтересованы достичь результата. В Японии менталитет музыкантов схож (возможно, потому, что это также островное государство). В Германии же оркестру важно чувствовать, «кто хозяин в доме». И если ты при этой уверенности ведёшь себя максимально корректно, то быстро появляется полное взаимопонимание. В России некоторые оркестры привыкли к определённой требовательности со стороны дирижёра, музыканты ждут твёрдой руки и чётких инструкций. Думаю, причина и в историческом менталитете. Но, с другой стороны, работая в Большом театре, я этого особенно не почувствовал. Возможно, это связано с тем, что оркестр исполняет большой балетный репертуар — а с точки зрения музыкальных задач, этот материал не всегда интересен. И потому играть произведения, на которые я был приглашён, и доставляло огромное удовольствие. В целом, могу сказать, что в России именно бескомпромиссность дирижёра вызывает у музыкантов постоянное уважение, но не только в России.
— Расскажите о ваших впечатлениях от Японии?
— Последняя моя поездка туда состоялась в феврале, к сожалению, — в разгар пандемии. Страна мне нравится своей естественной дисциплинированностью и корректностью. На её жителей всегда можно положиться, они демонстрируют достойные манеры и взаимоотношения. Люди не терпят грубости, но в ней никогда и не возникает необходимости. Что же касается оркестров — музыканты всегда подготовлены, всегда прекрасно знают свои партии. Мало того, многие имеют собственные партитуры, которые лежат у них под пюпитрами — и это признак профессионального подхода к своему делу. Они открыто признают, что с удовольствием хотят учиться у хороших музыкантов и дирижёров. И тут важно отметить, что культура классической западной музыки у них очень молода — она появилась в Японии лишь в конце XIX века. И за это небольшое время успела сформироваться огромная и сильная традиция оркестрового исполнения. В нашей последней программе в Осаке были Четвёртая Симфония Бетховена, Десятая Симфония Шостаковича — а это очень серьёзные произведения. Хочется добавить, что и в публике есть слушатели, сидящие во время концерта с партитурой, это дирижёр замечает после концерта, когда приходят слушатели с просьбой оставить автограф в ней. Обычно видишь, какие дирижёры до тебя уже оставили свои автографы в этой партитуре.
— Почти во всех интервью ваше имя неразрывно связано с Шостаковичем. При каких обстоятельствах состоялось ваше знакомство, и какое первое впечатление он произвёл?
— Надо начать, пожалуй, с того, что моё первое впечатление сформировалось в те времена, когда Дмитрий Дмитриевич приезжал в Ленинград. Меня родители брали на его концерты ещё ребенком. Я хорошо помню его образ — как он в буквальном смысле переживал свою музыку. А потом, уже в юношеском возрасте, у меня был дебют в Москве. Я одержал победу на конкурсе в Восточной Германии, и великий Евгений Светланов пригласил меня с концертом в столицу. И там появились Дмитрий Дмитриевич с супругой. Надо сказать, что для композиторов это большая редкость — приходить на концерты, где не исполняются их произведения. Очевидно, ему рассказали о моём выступлении, ведь Шостакович сотрудничал с моим отцом, и меня наверняка тоже помнил ребёнком. Словом, он пришёл на тот концерт — и я, к счастью, узнал о его присутствии лишь в антракте, когда он вошёл в артистическую.
Шостакович вышел из комнаты и вернулся с двумя партитурами. Это были ещё неизданные, музфондовские копии его симфоний! Я был просто на седьмом небе от счастья.
Вы знаете, у него была совершенно уникальная магическая аура (и это ощущение я потом не раз подтверждал для себя) — стоило ему войти в помещение, моментально возникала мёртвая тишина. И я бы не сказал, что он шикарно одевался, и физически был уже слаб. Но эффект, который каждый раз производило его появление на людей, даже которые не знали кто такой Шостакович, был просто грандиозный.
— Вы помните, что он вам тогда сказал?
— Разумеется. Он поздравил с выступлением и пригласил к себе домой. В тот же вечер нанести визит не получилось, так как мне надо было торопиться на поезд в Ленинград, для репетиции следующим утром. Но, к моей удаче, в то время не было прямых перелётов между Ленинградом и Берлином, и потому мне необходимо было на обратном пути ехать через Москву. Я смог отодвинуть свой полёт на один день и Дмитрий Дмитриевич повторил своё приглашение на этот день. Для меня это были навсегда не забываемые несколько часов в моей жизни. Он говорил — а я был просто как заледенелый от восторга и преклонения. За вечер я ни сказал почти не слова — да и не к чему было. И лишь когда я почувствовал, что Дмитрию Дмитриевичу надо отдохнуть, а он сам этого не покажет, я решил перейти к прощанию — и тогда он вышел из комнаты и вернулся с двумя партитурами. Было понятно, что он их заранее подготовил, потому что написал в обе партитуры тёплые слова ко мне. Представляете, это были ещё неизданные, музфондовские копии его Тринадцатой и Четырнадцатой симфоний! Я был просто на седьмом небе от счастья. И когда он их отдал, я осмелился спросить, могу ли я их играть? На что он ответил: «Так я и отдаю их вам, чтобы вы провели премьеры в Германии». Тут я просто онемел от счастья.
Прилетев в Берлин, я запланировал их исполнение с двумя оркестрами. В начале процесса подготовки к этим премьерам я навестил Шостаковича в городке Горыш, что в саксонской Швейцарии, где он проводил несколько недель отпуска с супругой. Так как обе симфонии с певцами, я хотел получить от него рекомендации солистов, и тут был следующий сюрприз — Шостакович категорически пожелал исполнение на немецком языке и, соответственно, с немецкими певцами. Началась очень сложная работа создания немецкого текста, в которой я активно участвовал. К счастью, всё было решаемо, кроме одного такта в Четырнадцатой симфонии. Предпоследняя часть была написана на стихотворение Рильке, то есть в оригинале на немецком. Тут уж невозможно было изменять текст. В этом такте просто не хватало нот, потому что в немецком языке есть артикли, определяющие пол, а в русском языке эту функцию выполняют окончания. Дмитрий Дмитриевич гениально и просто решил эту проблему: он для меня этот такт написал заново. После успешных премьер я в контакте с Дмитрием Шостаковичем приступил к осваиванию его оркестрового и оперенного творчества — и в результате в моём репертуаре почти все произведения Шостаковича с оркестром.
Дальше моя жизнь и карьера плотно переплеталась с произведениями Дмитрия Дмитриевича, у многих оказалась непростая судьба — но одно могу точно сказать: он один из величайших гениев современности, перед которым я преклоняюсь.
— Сегодня вы — художественный руководитель и главный дирижёр Новосибирского симфонического оркестра. Расскажите, что для вас значит Новосибирск?
— Он значит очень много, начиная с того, что я здесь родился. Мой отец жил здесь три военных года с оркестром — и мне было год с небольшим, когда семья вернулась в Ленинград. Поэтому из этого периода я о Новосибирске ничего не помню.
Сегодня же я могу сказать, что здесь есть настоящие эмоции, здесь живёт мой оркестр и моя публика, с которыми мы быстро достигли прекрасного взаимопонимания. Наш оркестр получил отличное признание важного оркестра в российских столицах, как и в Европе и Азии.
— Как вы приняли новость о назначении Александра Бочарникова на пост директора Новосибирской филармонии и каких перемен ожидаете?
— Начнём с того, что, абсолютно не зная Бочарникова, очень многие в Филармонии, и я в том числе, были рады этой новости. И уже при личном знакомстве у меня создалось впечатление, что это профессиональный и интеллигентный человек. И поэтому у нас, конечно, есть надежда, что он принесёт Филармонии большую пользу.
— Расскажите немного о том, как новые условия реальности влияют на вашу работу.
— Конечно мы рады, что и Россия, и Европа вновь возвращаются к живым концертам. Но везде чувствуются перемены: в том, сколько человек пока можно посадить на сцене. И это, разумеется, влияет на программы. Например, у меня была запланирована третья симфония Скрябина на открытие музыкального сезона. Для её исполнения нужен титанический оркестр — 8 валторн, 4 тромбона, огромное количество ударных и так далее. Сейчас его в таком составе вывести на сцену нельзя. Поэтому для наших абонементов мы будем играть концерты в одном отделении, продолжительностью примерно час и пятнадцать минут.
— Многие новосибирские музыканты и дирижёры известны на мировой сцене, но, к сожалению, эта великая традиция осталась в прошлом. Можно ли вернуть высокий статус новосибирской музыкальной классической школе, и что для этого нужно?
— Возможно. Но дело в том, что причиной столь высокого уровня музыкального образования в Новосибирске были сильные педагоги. Здесь были выдающиеся педагоги, особенно по скрипке — ведь отсюда вышли скрипачи с мировой известностью. К сожалению, этих педагогов в данный момент нет ни здесь, ни по всей стране. Это вообще глобальный вопрос российского музыкального образования. Я три раза был в жюри всероссийского дирижёрского конкурса и четыре раза в международных жюри. И каждый раз мы не могли обойти тот факт, что это системная проблема всей страны, и над ней надо работать.
В Новосибирске для меня есть настоящие эмоции, здесь живёт мой оркестр и моя публика, с которыми мы быстро достигли прекрасного взаимопонимания.
Современный мир стремительно глобализуется, и нужно привлекать выдающихся педагогов планеты в новом формате — мастер-классов и мастер-курсов. Не скрою, Министерство культуры Новосибирской области обратилось ко мне с предложением пригласить моих коллег из Европы. И удалось договориться с четырьмя очень успешными исполнителями и педагогами из Англии на мастер-классы в 2021-2022 годы, а возможно, и последующий срок.
— В одном из интервью вы сказали, что кроме музыки большое удовольствие вам приносит хороший сон. Звучит ли музыка в ваших снах?
— Это правда. Высыпаться мне просто необходимо. К примеру, Валерий Гергиев и кое-кто из других моих коллег могут обходиться малым количеством сна, но их меньшинство. Мне в таком режиме всегда было сложно, и поэтому я всегда старался по возможности избегать прилётов перед репетицией. Что касается музыки, то часто бывает, что просыпаешься, и вдруг приходит решение вопроса, над которым долго думал, возникают какие-то инсайты, идеи. И это не только моя особенность. Многие учёные рассказывают, что именно во сне им приходят прозрения в проблемах, над которыми мозг бьётся длительное время.
— Вы много путешествуете по работе. А куда предпочитаете уехать, чтобы отдохнуть?
— Я родился и вырос в северных городах и, видимо, поэтому меня тянет отдыхать к тёплому морю. Больше всего люблю Италию, Испанию, юг Франции и Португалию. Последнюю особенно ценю за спокойную атмосферу. Мне нравится в одиночестве вечерами гулять по побережью. Но при этом у меня с собой всегда багаж, полный партитур, поэтому, можно сказать, музыка всегда со мной.
Текст: Александр Яхомов
Фото из архивов Томаса Зандерлинга
Подписаться на рассылку
status-media.com
Отправляя форму вы даете согласие на обработку персональных данных и соглашаетесь с политикой конфиденциальности
Добавить комментарий
Для того, чтобы оставить комменатрий вам необходимо зарегистрироваться!