Олег Виноградов: ВДОХНОВЛЯЮСЬ ЛЮБОВЬЮ

Олег Виноградов — всемирно известный балетмейстер, народный артист СССР, обладатель престижнейших зарубежных наград — «Золотая танцовщица Пикассо», премии имени Мариуса Петипа (Франция) и премии имени Лоуренса Оливье (Великобритания).

За ним, внешне очень элегантным, закрепилось и немало лестных неофициальных титулов — «денди советского балета», «вершитель невозможного». Познакомившись с труппой, Олег Михайлович приступил к постановке балета «Ромео и Джульетта» Сергея Прокофьева, премьера которого в сентябре откроет новый сезон. Примечательно, что Виноградов начинал карьеру именно в НГАТОиБ. Приезд в наш театр спустя полвека взволновал его, вызвал массу воспоминаний и размышлений о перспективах.

— Олег Михайлович, скажите, когда вы — коренной петербуржец, — окончив Ленинградское хореографическое училище имени А. Вагановой, в 1958 году получили распределение в Новосибирск, как вы это восприняли? Случайно, не как ссылку?

— Нет, что вы, это произошло по моему желанию. Мне исполнился 21 год, и естественно я стремился к самостоятельности. В Ленинграде, в Кировском театре («Мариинке») любой выпускник мог 10 лет провести в кордебалете или танцевать эпизоды до пенсии. А в молодом новосибирском театре нас, начинающих, сознательно взращивали, нам помогали расти профессионально. Я в первый же сезон исполнил «Испанский танец» в дуэте с Ниной Фуралевой в «Лебедином озере», был занят почти во всем репертуаре, работал в хореографии Вахтанга Чабукиани, Леонида Якобсона и других великих балетмейстеров-новаторов. Более того, вскоре стал ассистентом балетмейстера, а в возрасте 24 лет поставил свой первый балет — «Золушку», а затем «Ромео и Джульетту». Театр мог бы остановиться на опробованной версии Михаила Лавровского, но в нем царил дух первооткрывательства, сложилась атмосфера творческих исканий, и вот — доверили мне, никому тогда неизвестному. Вы не представляете, как принимали спектакль англичане на гастролях в Лондоне!.. Это незабываемо. Прекрасно понимаю, что в том заслуга гениального директора Семена Владимировича Зельманова. Главрежем был тогда Эмиль Пасынков, главным художником — Альбин Морозов, личности выдающиеся. Я вас прошу обязательно назвать их имена, хочу, чтобы новосибирцы помнили тех, кто сделал театр оперы и балета уникальным.

— Конечно. Именно в Новосибирске вас заметил Юрий Григорович, пригласивший в Большой театр СССР, где вы вновь ставили «Ромео и Джульетту», а затем воплощали этот и второй балет Прокофьева — «Золушку» — в крупнейших театрах мира. Минуло более полувека с премьеры в НГАТОиБ, изменилось название театра. Сейчас, в новом воплощении спектакля на сцене НОВАТ что-нибудь изменится в его трактовке? Может, время подсказывает некие другие акценты, иную тему?

— Нет, я буду ставить «Ромео и Джульетту» ровно о том же, о чем ставил и прежде, о том, о чем писал Шекспир. Историю любви в мироощущении юных, шаловливых, наивных и задорных парня и девушки. Мне претят популистские циничные перелицовки, такие, как «Золушка» Ратманского в Мариинке. Там Принц ищет Золушку в борделе… Смысл от этого не приращивается, а снижается, теряется.

В Большом театре в моей версии Джульетту танцевали Галина Уланова и Нина Тимофеева. Обе великолепные балерины были, разумеется, старше героини, но очень искренне и вдохновенно доносили взволнованность сердца, передававшуюся в зал. Они молодели, делались юными, — такова сила академического, классического балета. Я сам всю жизнь вдохновляюсь любовью.

— Вы учились вместе с Рудольфом Нуриевым, и далее сотрудничали и дружили с величайшими танцовщиками современности. Многих звезд воспитали лично. Скажите, сейчас в новосибирской труппе увидели солистов, которым пророчите большое будущее?

— Балетная труппа, скажу откровенно, в потенциале сильная, но разленившаяся. Чувствуется, что продолжительный период не было хозяина, руководителя. Пока никого не выделяю, избегаю поспешных выводов, — репетиции покажут. Возлагаю надежды на Дениса Матвиенко, которому предстоит колоссальная работа. Посмотрев «Щелкунчик», испытал недоумение: в нем нет духа сказки Гофмана! Его образов, переживаний страха и волшебства. Странные декорации, массивные фасады, вытеснившие действие на авансцену. В общем, вопросов возникло немало даже притом, что я испытывал растроганность, ступив на подмостки родного театра, пройдясь по закулисью. Я побывал и возле дома, где жил в коммуналке… Облик театра всегда был уникальным, такова архитектура. Сегодня он приведен в порядок, интерьеры восхитительны, но еще есть задачи по наполнению афиши достойным содержанием.

— Лично мне жаль, что упразднен музей театра, после ухода из жизни его хранителя никто не собирает отзывы публики. Я этот музей с детства обожала, как и балеты.

— Да, музей обязательно надо восстановить. Все это — обратную связь со зрителями, просветительскую работу, которую обязан вести каждый театр, будет налажено, я убежден, поскольку знаю менеджерский талант Владимира Абрамовича Кехмана. Если бы вы видели, как он поднял из разрухи и преобразовал Михайловский театр в Санкт-Петербурге! Только за это ему надо поставить памятник. Кехман — личность деятельная, человек дальновидный. Он вник в историю театра, который переименовал в НОВАТ. 50 лет обо мне в городе, где я начинал и достиг успеха, не вспоминали. А он позвонил и настоял на том, чтобы я поставил «Ромео и Джульетту» — один из шедевров. Я не вправе комментировать репертуарную политику, но, судя по названиям, она более чем достойная. Состоялась премьера «Спартака», в апреле грядет «Жизель», а это лучшие балеты.

К вопросу о звездах, о Нуриеве. Мы особо не дружили в студенчестве, общаться с Рудольфом было трудновато, учитывая специфичность его характера, нервность, мнительность, резкость. Однако я всегда ценил его исключительное дарование. После отъезда из СССР, когда Нуриев стал persona non grata, мы тайно встречались, когда я выезжал за рубеж. Если интересны подробности, можете прочесть о тех «шпионских страстях» в моей книге «Исповедь балетмейстера».

— О, ваши мемуары, ставшие бестселлером, уже не найти в магазинах, только в библиотеках, и то в читальном зале. Я прочитала, как вы шифровались — переодевались, машину оставляли за несколько кварталов, и так далее.

— Раз читали, знаете, что как только представилась возможность, я сразу организовал выступление Рудольфа в Мариинке, хотя видел, что танцевать он стал гораздо хуже. Понимаете, я не лицемер, потому и балетной труппе НОВАТ не хочу давать восторженных авансовых характеристик, и о деятельности признанных звезд любой величины всегда сужу объективно — не о прошлых заслугах, а о том, что представляют на данный момент. Дар сам по себе — ничто, если не трудиться, не предпринимать непрерывных усилий.

— Олег Михайлович, вам удается успевать то, что и самым активным молодым людям не снилось. Живете на две страны, работаете по всему миру, создали прославленную балетную школу в США и многие годы руководите балетной компанией в Сеуле, в Южной Корее, сделав ее знаменитой. Как удается? Я не очень верю в рецепты «не пить, не курить, держать диету». Миллионы людей боятся холестерина, как огня, бегают по утрам, а ничего не добиваются. Может, у вас особая генетика, вас правильно воспитали?

— Боже мой, кто бы занимался моим воспитанием? Я осиротел в 5 лет, папа погиб на фронте, мама сутками, в три смены работала на заводе, чтобы нас прокормить. Я записывался во все кружки, после школы пропадал во Дворце пионеров. Пел в хоре — у меня был красивый звучный голос, рисовал — мои работы брали на все выставки, танцевал, участвовал в концертах. И никак не мог выбрать между искусствами… Конечно, и представить не мог, что познакомлюсь с Сальвадором Дали, с Марком Шагалом, Джанни Версаче, Сергеем Параджановым, и о том, что возникнет понимание, дружба с Юрием Любимовым — создателем Театра на Таганке, со многими другими. Но я всегда стремился обеспечить качество жизни и в моральном, и в материальном плане. Знаете, у меня еще здесь, в Новосибирске, комната в коммуналке была обставлена эксклюзивной французской мебелью, я нашел способ, как ее доставить. Человек, который живет хорошо, непременно раздражает, у него возникают завистники. На меня, когда работал худруком Мариинского театра, было совершено три покушения, я чудом уцелел. Воспользовался приглашением президента США Джорджа Буша-старшего и улетел, основал в Вашингтоне балетную школу. Но я все же идеалист и патриот. Когда моему сыну Артему надо было идти в школу, я решил, что учиться он должен только в России.

— Почему? Чтобы не терять родной язык?

— Да. И, чтобы у ребенка не терялось чувство родины, патриотизма, который есть у меня. То, что мы с женой привезли его в Питер, ужасная ошибка. Артем с раннего детства проявлял массу способностей. Интересовался культурой, историей, древними цивилизациями — Египтом, Римом. Еще в 5 лет самостоятельно выучил арабский, научился писать этой вязью — справа налево, что для меня непостижимо. Ему все легко давалось. А учеба в Питере началась с того, что его били в сортире. И в первый день, и потом много раз возвращался из школы в разорванной одежде, с синяками и ссадинами, потому что его никто не учил драться, защищаться. У него нет агрессии, а, оказывается, это самое необходимое умение, чтобы выжить здесь. Сейчас Артему 14 лет, и он не желает контактировать с миром иначе, нежели через компьютер. Я понимаю, почему. Сын показал мне рассказ «Ленин в парикмахерской» Зощенко, включенный в школьную программу. Я рад, что он смеялся, потому что, конечно, система образования в России, эти программы… не представляю, кто их составляет.

И вот то же самое происходит с понятием «русский балет», которое неуклонно дискредитируется, обесценивается, потому что в балет внедрились дилетанты.

— Но русский классический балет — это бренд, которым вы зарабатываете, так ведь?

— Лучше поинтересуйтесь, на каком уровне я преподаю. Не хвалю себя, просто констатирую: за первые годы существования моей балетной школы в Америке ее ученики завоевали 26 золотых медалей на международных конкурсах, тогда как до того танцовщики из США не получали ни одной.

Понимаете, балет — это один из самых красивых видов искусства, который притом по-настоящему недоступен никому — ни танцовщикам, ни хореографам, ни зрителям. Это абсолютно телесное, но абстрактное искусство, — из движений, жестов, поворотов головы вдруг возникает нечто более емкое, нежели слово, из чего возникают чувства, мириады чувств и эмоций. Средствами балета можно передать то драматургическое содержание, которое невозможно облечь словами. Балет с его движениями под музыку оказывает большее воздействие, чем все остальные виды визуальных искусств. Но только при условии, что движения отточены, изящны, грациозны, то есть по технике танца совершенны. Я учу тому, как технику соединять с движениями сердца и ума.

— Меня не меньше восхищает то, как превосходно вы рисуете. Право, никогда не видела, чтобы балетмейстер так четко и экспрессивно зарисовывал танец с последовательностью движений. Ваши рисунки — отдельное художественное достижение, как и ваши эскизы костюмов.

— Спасибо, что вы это заметили. На самом деле, в разных странах неоднократно проводились мои персональные выставки. Летом в Италии напечатают наиболее полный каталог моих эскизов к спектаклям.

— Олег Михайлович, не могу закончить разговор, не спросив: а отпуск, полное отсутствие работы вы себе когда-нибудь позволяли?

— Приятный вопрос! Недавно поймал себя на мысли, что последние 9 лет совсем, ни дня не отдыхал, все поездки были сугубо деловыми. Я забыл, что такое отпуск, но, поскольку дом у меня на берегу океана, во Флориде, где всегда тепло и солнечно, я и не нуждаюсь в длительном бездельничании. Люблю парусный спорт, имею яхту. Люблю просто смотреть на волны, на море. Я не заядлый пловец, но само созерцание воды, отражений неба, переливов цвета дает мне энергию. Иногда летом, прилетая домой, я ставлю кресло в воду, которая прогрета до 29 градусов, накрываюсь шляпой, и одного часа такого отдыха мне хватает, чтобы стать, как новеньким, счастливым.

Беседовала Ирина Ульянина