Юлия Чурилова: «Я не отделяю будущее нашего театра от будущего театра вообще»

Завершение театрального сезона в этом году получается размытым: одни театры уже распустили труппу на каникулы, другие (отыгрываясь за прошлый локдаунный год и опасаясь повторения) продолжают работать, третьи и вовсе закрывают сезон премьерой. Мы решили, что такой необычный момент — повод пообщаться с директором, пожалуй, самого странного из новосибирских репертуарных театров, «Первого театра».

ПОЧЕМУ ТЕАТР?

— Откуда такая странная фантазия — возглавить театр?

— Не скажу, что это была моя фантазия. Я, до работы в «Первом театре», несколько лет работала в Новосибирском отделении Союза театральных деятелей, и плюс как продюсер делала свои проекты — то, что в России принято называть независимым театром. «Независимый» — в смысле «негосударственный».

Пригласить меня на позицию директора «Первого театра» было предложением регионального Министерства культуры и художественного руководителя Павла Южакова. И, честно говоря, это было неожиданно. Я, помню, долго думала. Больше всего меня удивляло, что это работа в государственной культурной институции, чем я никогда не занималась.

— Удивляло — в смысле, пугало? Чем?

— Наверное, работая в разных творческих союзах и проектах, я привыкла, что это всегда большая свобода. Ты сам отвечаешь за всё: сам ищешь ресурсы, приглашаешь в команду, сам следишь за сроками, бюджетом и так далее. Всё это ты делаешь по собственному желанию, потому что ты в это веришь и для тебя это важно. Ты отвечаешь за всё перед самим собой, своей командой и, так как мы работаем в публичном поле, перед аудиторией.

Но это совсем другая ответственность, чем в любой государственной структуре. Здесь она связана в том числе и с формальными вещами — тем же документооборотом, который принципиально иной. И с внутренним пониманием свободы и ответственности. В независимом проекте ты понимаешь, для чего ты его делаешь, на каких условиях и к чему хочешь прийти. В государственном проекте всё сложнее, многие вещи размываются.

Опять же: это структура репертуарного театра, который не имеет возможности остановиться. Несмотря на то, что мы — маленький театр, я понимаю, что мы работаем сегодня, как фабрика. Что-то придумать, собраться, сделать, потом выдохнуть и осмыслить — у нас часто нет на это времени. Да, каждая премьера или фестиваль — это тоже проект. Но в проекте вы, как правило, собрались, дошли до какой-то точки кульминации, обработали результаты и разошлись. А здесь: вы сегодня выпустили премьеру, один день у актёров — выходной, и снова «машинка покатилась». Эта «фабрика» репертуарного театра меня тоже смущала.

— Какие из этих опасений оправдались, какие — нет? Чему пришлось научиться, чтобы в этой структуре себя нормально чувствовать?

— Опасения по поводу того, что в любой государственной институции довольно большой и где-то забюрократизированный документооборот, оправдались, и первые полгода-год было довольно страшно разбираться в документах, учить новый язык «госслужащего». Первые несколько месяцев был непрерывный стресс.

Сложностью стало и то, что у театра существовала административная команда, с которой я не была знакома. Директор или продюсер всё-таки гораздо плотнее работает с командой менеджеров, администраторов, бухгалтерией и пиаром, чем с творческой частью театра. Я не так часто, как хотелось бы (и не так часто, как раньше), попадаю на репетиции. И если с творческой частью театра я была знакома, а с кем-то даже хорошо знакома, то с административной — совсем нет. И не со всеми мы нашли контакт. В итоге через шесть-девять месяцев административная команда обновилась полностью. Мне хочется думать, что это была постепенная эволюция.

Считается, что очень сложно уволить человека в государственной структуре. Мне, слава богу, совершенно не пришлось идти таким путём. Административная команда естественным образом стала уходить, и на их место я могла пригласить уже тех, кого я вижу на этих позициях и с кем мы работаем сейчас.

— Какие требования были к тем, кто входил в вашу команду? На что смотрели в первую очередь?

— Зависит от позиции. Наверное, странно было бы требовать от главного бухгалтера, чтобы он, прежде всего, любил театр. А что касается позиций администраторов, пиара, заведующих постановочной частью, то здесь было понятно, что мы не можем позволить себе пригласить прямо-таки именитых маститых специалистов. Да, наверное, это и не требовалось. Поэтому ключевым было желание работать именно в театре, в этой команде, понимание и инициативность человека, потребность расти вместе.

— На репертуар и художественные процессы в театре вы влияете? Где граница вашего влияния?

— Да, влияю. Все проекты в театре появляются при нашем совместном решении с Павлом Южаковым. Это или он приходит с идеей, или я прихожу с идеей. У каждого из нас есть право вето.

Мы задаём друг другу вопросы: «Почему именно это? Почему сейчас? Почему в такой команде или форме?», и это первый тренинг того, как мы будем представлять проект публично — труппе и более широкой аудитории. Иногда в этом диалоге сам инициатор приходит к тому, что это была его «хотелка», просто потому что нравится.

У нас разные эстетические вкусы, и насмотренность, наверное, разная. Мы на разные вещи ориентируемся в театре, по-разному понимаем современный театр, что в нём можно и что нельзя. Но мне кажется, что эта наша разность позиций даёт какой-то здоровый симбиоз. Если бы решения принимал кто-то один из нас, наверное, был бы сильный крен в какую-то из сторон. Можно предположить, что, если бы в этих решениях не присутствовал Павел Южаков, то репертуар стал бы радикально экспериментальным, а если бы всё зависело только от него, то все решения были бы ближе к традиционному театру. Но мне кажется, что мы не тяни-толкай, а участники здоровой дискуссии, которая позволяет вести гармоничную политику, принимать решения, понимая, для кого мы делаем постановки, для какой аудитории. И это позволяет актёрам работать с совершенно разными художниками, что тоже их меняет, делает интереснее, глубже, разностороннее.

КТО ТЕАТР?

— У «Первого театра» своеобразный актёрский состав — преимущественно очень молодой. В чём вы видите плюсы, и в чём — слабости такой ситуации?

— У театра небольшая труппа, шестнадцать человек. У нас есть Владимир Казанцев, которому больше тридцати лет, — для нашего театра это возрастной актёр. Остальная труппа младше этого возраста. Большинство, но не все, — это выпускники Павла Южакова с разных курсов, мало кто из них пришёл в наш театр по одному.

Наверное, у каждого есть подобный опыт, и все понимают, насколько это разные ситуации, когда приходишь в новую команду один или с одноклассниками. Это разное ощущение себя. И эта «команда одноклассников», с одной стороны, даёт такую классную ансамблевость. С другой стороны, превратить их в академических актёров в чём-то сложнее.

В театрах зачастую есть разные поколения, есть условные академики и школяры, где старшие задают тон общения, закулисной атмосферы, отношений. Когда все ребята однокурсники-одноклассники — это классно, но сюда сложно впустить что-то другое. Хотя, может быть, и не стоит к этому стремиться, потому что есть риск потерять нашу нежную ансамблевость.

— То, что Алексей Золотовицкий называл в интервью студийностью.

— Да, это нравится приглашённым режиссёрам, они радостно реагируют на информацию: «Знаете, у нас только молодые артисты». Но дальше, когда начинаешь думать о литературном материале, всё становится сложнее. Поэтому в нашем репертуаре немного постановок по так называемым классическим текстам. Но они есть и, я думаю, будут появляться ещё — во всяком случае, я совершенно не против того, чтобы какие-то известные тексты звучали в исполнении «Первого». Мне кажется, что театр есть живой и неживой, а все остальные конвенции мы выбираем сами.

— Действительно, представить Островского или «Братьев Карамазовых» в версии вашего театра пока что сложновато. Хотя, мне было сложно представить и «Ромео и Джульетту», однако же получилось прекрасно.

—В «Ромео» мы знали, что основные герои очень молоды. Но даже если мы берём какую-то современную пьесу, то у молодых главных героев всегда есть родители, учителя, а то и бабушки с дедушками. Поэтому в нашем репертуаре всё чаще появляются сочинительские спектакли, которые придумываются вместе с актёрами или постановочной группой — и пьеса создаётся под ту трупу, которая есть.

— При этом вы почти не пользуетесь возможностью приглашать актёров в конкретные постановки из других новосибирских театров, хотя это нередкая практика.

— Не пользуемся не потому, что есть какие-то предрассудки по этому поводу. В нашем случае это просто очень сложно организационно. Новосибирск — это не Питер и не Москва: свободных актёров, которые были бы при этом однозначно в профессии, практически нет. Все работают в репертуарных театрах, а это, как я уже говорила, такая «фабрика». Все наши новосибирские театры работают довольно напряжённо и плотно. А, так как мы ещё играем в бесконечные «пятнашки» с площадками, когда в этот наш постоянный логистический лабиринт нужно встроить ещё определённые даты для приглашённых актёров, просто «колёсико перестаёт крутиться», получается слишком много данных, чтобы это уравнение можно было решить. Но, если режиссёр-постановщик очень хочет видеть приглашённого актёра на какой-то роли, то такое возможно и бывает — сейчас у нас занято в спектаклях два актёра из театра «Глобус».

ГДЕ ТЕАТР?

— «Первый театр» появился не на пустом месте, театральная жизнь в Новосибирске была достаточно активной и до него, и глобально ниши были разобраны: есть юношеский «Глобус», есть «Старый дом», который работает с экспериментальными жанрами. Вы как-то продумывали, просчитывали свой театр с точки зрения рынка?

— Мне сложно говорить про самое начало, про 2008 год, когда театр задумывался Сергеем Николаевичем Афанасьевым, который пригласил Павла главным режиссёром. Но уже через год или два Сергей Николаевич перестал быть худруком — и дальше «Первый театр» развивался своей дорогой.

Есть распространённое заблуждение, что «Первый» появился из одного курса. Нет, это был первый год, когда студенты стали выпускниками именно театрального института, поэтому курсов выпустилось сразу несколько, и идея была в том, чтобы не оставить их без работы, создать первый в их карьере театр. Очень быстро — буквально через год — «Первый театр» получил государственную аккредитацию, всё это заслуга Сергея Афанасьева.

Кстати, я не вполне согласна с тем, что «Старый дом» стремится именно к экспериментальному театру. Сегодня это очень качественный современный театр, мейнстримный (в лучшем смысле этого слова), мощный театр, но не эксперимент. Мы в этом плане гораздо свободнее: у нас, как правило, маленькие площадки, маленькая труппа и наши риски, когда мы бросаемся в какой-то эксперимент, наверное, меньше, чем у других, более академических театров.

Что касается рыночной ниши и лица театра, то мы сейчас плотно думаем над новым фирменным стилем. Новые руководители зачастую начинают свой заход в институцию с ребрендинга. Это, в целом, правильно и красиво, но я решила, что сначала нужно понять, кто мы вообще, куда мы идём и для кого? Сейчас, когда ответы на эти вопросы формулируются, а мы изменили и обновили содержание за эти три года, — хочется заняться «упаковкой». Сначала содержание, потом — форма.

Это всё ещё усложняется тем, что мы открыли для себя, насколько аудитория одного и того же спектакля зависит от площадки, на которой он будет идти. В «Пуле», «Доме актёра», «Подземке», Филармонии или в «Красном факеле» — везде будет разный зритель. И какой из них «наш», а какой — скорее этой площадки, понять очень сложно.

Зритель часто выбирает комфорт. Такие эксперименты, как спектакль в лофте или ночью, — это то, что может привлечь внимание, но ненадолго, как некое событие, точка. Регулярно в таких локациях работать театру, конечно, маловозможно.

Когда я пришла, мне не казалось проблемой то, что у театра нет своей площадки. В России есть такие опыты, хотя и немного, — государственные театры без площадки. И всё равно там есть какая-то привязка к пространству и гораздо меньшее количество спектаклей в месяц. Тот же известный театр «Провинциальные танцы» (они недавно к нам приезжали) играет два спектакля в месяц и на определённой площадке; балет «Москва» играет пять спектаклей в месяц. Есть независимые театры, как Pop-up Семёна Александровского в Питере, который на том и играет, что он «всплывает» на разных территориях. И это была моя иллюзия, что можно организовать государственный репертуарный театр, этот маленький «заводик» с постоянным производством, не имея собственной площадки. По большому счёту в такой форме существовать невозможно. Мне кажется, что мы такие, как Бродский писал про Венецию: «Она невозможна, но она есть».

Возможность сыграть спектакль на выезде, как акция или фестиваль, — это интересно и добавляет эмоций, мы все любим фестивали, даже зная, что возможен форс-мажор. Но когда это превращается в рутину, когда у тебя переезд двадцать раз в месяц вместе со всеми вещами — уже не прикольно. На это уходит очень много ресурсов — экономических, физических, организационных, это всегда стрессовые ситуации, от которых люди устают. Просто физически тяжело: у нас не самые большие спектакли по декорациям, но тем не менее они у нас есть. В какой-то момент нам надоело играть в эстетику бедного театра, когда есть чёрный кабинет и одна лесенка. У нас стали появляться художники и режиссёры с масштабными сценографическими идеями, и мы как-то обросли декорационным имуществом. Теперь у нас есть спектакли, которые весят восемьсот килограммов или больше тонны. А это всё — люди, их спины и мышцы, лестницы и коридоры.

— Куда ваш театр растёт и во что он может вырасти?

— Сегодня мы мыслим сезонами, а я, как человек, который занимается экономикой театра, считаю ещё и календарными годами. Театральные менеджеры планируют то, что спланировать невозможно — творчество.

Конечно, мы ставим себе какие-то внутренние «вешки»-цели: поучаствовать в таком-то фестивале или конкурсе, это престижно и важно, это поддерживает. Фестивальные награды — один из способов нанести театр на театральную карту России. И сегодня «Первый» — участник престижных всероссийских фестивалей.

С другой стороны, мы сами делаем фестиваль камерных спектаклей «Один, два, три», точнее — фестиваль-конкурс. И я думаю сейчас, что это так странно — проводить фестиваль-конкурс, чемпионат по искусству. Есть много векторов развития современного театра, и можем ли мы сформулировать критерии оценки для самих себя? Мировая практика показывает, что оценить художественный результат может только сообщество, экспертная группа представителей театрального сообщества в нашем случае — и это такой общественный договор, к которому сегодня тоже много вопросов в профессиональном публичном поле.

Мы стараемся делать репертуар театра разнообразным, в чём-то даже эклектичным, чтобы и самим быть разными и с разной аудиторией работать. Мы живём в большом городе и можем себе такое позволить, это здорово и развивает всех. Жить в мире, наполненном событиями, новостями, смыслами, конкуренцией — это интересно и питательно. Я стараюсь ездить на разные фестивали и в России и, до недавнего времени, в Европу, что-то смотреть. Даже в отпуске я обычно еду на фестиваль, по-другому я не умею жить.

Если говорить о векторе развития нашего театра, то один из вариантов — это как раз ходить в разные стороны, пробовать разное. А в целом я как-то не отделяю будущее нашего театра от будущего театра вообще. Мне кажется, мы живём в очень интересное время: конвенции меняются всё быстрее. То, что ещё недавно мы называли экспериментом в театре, сегодня уже или мейнстрим, или традиция, или ушло. Например, ещё десять лет назад мы серьёзно спорили о том, нужна ли в театре современная пьеса, какая современная пьеса хороша? Сегодня задаваться этим вопросом было бы как-то странно — современная пьеса давно вышла за пределы малых сцен и вполне успешно существует и на большой.

Из учебников мы знаем, что режиссёрский театр появился в начале XX века, до этого был театр актёра. И возникает вопрос: а чей же театр сегодня? Есть вариант, что сегодня время театра художника, мы все стали визуалами, для которых важна картинка, технологии развиваются и так далее. Художники сейчас действительно получили огромное количество возможностей (технических прежде всего) и давно являются полноценными соавторами постановки.

Есть и другой взгляд, в который я верю больше, что сегодня время театра зрителя, именно он в театре главный. Во всяком случае, мы стараемся двигаться в эту сторону маленькими шажками, пробуя формы партисипаторного театра, театра горожан.

Хочется быть театром будущего, который интегрирован в город людей, а не в территорию. Территорию Новосибирска мы тоже прорабатываем со всей возможной местной спецификой. Поход в сайт-специфик вырос из вопроса «Первый театр — а где это?» И мы решили, что, если есть такой вопрос, значит, мы будем везде — в центре города, на Расточке, в Толмачёво.

Теперь мне кажется очень интересным думать о том, для кого театр? И я полагаю, что граница сцены и зала, граница, отделяющая актёров от зрителей, будет постепенно двигаться и меняться.

Текст: Павел Ютяев
Фото: Валентин Копалов, Виктор Дмитриев, Фрол Подлесный, из архива «Первого театра»