Антон Желнов: «Причиной выбора героев является любовь»

После историй об Иосифе Бродском, Саше Соколове и Илье Кабакове кинодокументалист и журналист Антон Желнов в соавторстве с Юрием Сапрыкиным взялся за одного из главных российских писателей современности. Итогом стал фильм-интервью «Сорокин трип». Мы расспросили автора о том, что не вошло в финальный монтаж, каким оказался живой классик и в чём тонкости работы над такими материалами.

— Всех ваших героев объединяет то, что это российские интеллигенты, так или иначе выдавленные из своей родной среды. Почему именно они?

— Я думаю, тут совпало многое. С одной стороны, это сознательный выбор. Так и бывает — когда о чём-то долго думаешь или тебе кто-то нравится, то потом всё начинает нанизываться одно к одному. Первым был Иосиф Бродский, просто мой любимый автор, поэт, потом Саша Соколов, Илья Кабаков. Действительно, у всех них эмигрантская судьба, но с Сорокиным мы немного отошли от этого принципа, потому что понимали, что превращаемся в такой «вестник эмиграции». Отъезд не является причиной нашего выбора героев. Причиной является любовь, расположенность к герою, интерес к судьбе, к сложным личностям, нонконформистам, людям неофициальным — да, такой интерес у меня есть, потому что это то, что не в общем потоке. Неофициальное искусство мне, конечно, интереснее, чем искусство официальное. Если кого-то запрещали, значит, это человек с каким-то надломом, с внутренним противоречием по отношению к государству и строю. Мне это интересно, но говорить, что я только с такими героями себя ассоциирую, я бы не стал. Просто пока так сложилось, что все мои герои — это люди неофициальной культуры. В будущем может быть по-другому.

Сейчас уже началась ещё одна работа, она не будет связана с концептуализмом, совсем другая история. И, честно говоря, мне пока кажется, что про концептуализм пока хватит. Хочется сейчас другой истории попробовать. Я боюсь слов «цикл» или «антология» — они слишком пафосные и от них возникает какая-то ответственность. А здесь нужно не чувством ответственности руководствоваться, а просто живым интересом. Есть идеи делать просто хорошие, интересные фильмы. Это может быть не про человека, а просто какой-нибудь исторический сюжет. Или, например, про Аллу Пугачёву мне бы очень хотелось сейчас сделать фильм.

— Как изменились ваши представления о Сорокине до и после фильма?

— Наверное, я узнал Сорокина-человека, потому что я, как и все, не знал, какой он — фильмов о нём ещё не было, биография неизвестна, диалогов по примеру Кабаковых тоже нет. Есть только его книги. Этого, в общем, достаточно, но хотелось понять, что же Сорокин за человек. И это не «жёлтое» какое-то желание, потому что в России почему-то принято думать, что журналисты всегда будут чем-то грязным интересоваться. Но нет, совершенно не так, интересуемся чистым. Мне хотелось, как сказал когда-то Джордж Буш о Владимире Путине, «посмотреть ему в глаза и увидеть там душу». Мы её увидели, и он представился нам очень достойным, порядочным, добрым и, до определённого момента, открытым человеком.

Мы заглянули в его жизнь, его быт, его семью. Подружились с его дочерьми, они стали участницами  фильма. Самые хорошие впечатления у меня остались от этих знакомств. Мне кажется, что он не играл, не врал, не актёрствовал и не подстраивался, а портрет получился адекватным самому Владимиру Георгиевичу, что вот такой он человек: сконцентрированный, замкнутый, конечно, интровертного свойства. Хоть и артистичный, что видно по его прозе, но внутренне он очень скован и зажат.

Собаки — очень важный элемент фильма, потому что эти левретки ему соответствуют. Это очень изящная, аристократичная порода — тонкие, изысканные, но при этом стремительные и очень сильные. И такой же Сорокин: он, с одной стороны, медлительный, респектабельный, долго рассуждающий. Но, если нужно совершить прыжок, какое-то действо, влезть в драку, я думаю, он это сделает просто за секунды.

— В картине Владимир Георгиевич говорит о сумасшествии Андрея Монастарского. Не разговаривали ли вы о сумасшествии самого Сорокина, потому что немало людей считают, что он так же безумен?

— Говорили, но не в контексте вопроса «вы сумасшедший?», а в контексте подвижности его сознания. Как он придумывает своих героев? Под какими стимуляторами или алкоголем жил в 1980-е? И он об этом говорит, что и стимуляторы употреблял, и выпивал, но запойным он никогда  не был, в отличие от многих друзей по московскому концептуализму. Его так не заносило, и он — не сумасшедший в понятном для большинства смысле. Он очень, что называется, freak control – всегда очень хорошо отдаёт себе отчёт в собственных действиях. Поэтому он — не человек крайностей. У него радикальная проза, проза крайностей, экстремальных ситуаций, но при этом умеет как-то смотреть на это со стороны, не впадая в транс, в медитацию. Он нам об этом говорил, хотя это и не попало в итоговую версию фильма. В этом как раз их разногласия с Виктором Пелевиным, тот признался Сорокину, что сейчас стал трезвенником и медитирует. Для Сорокина же все эти действия — отказ от привычного образа жизни, попытки уехать на Гоа и медитировать — это крайности, к которым он не готов. У него всё должно быть упорядочено, подписано. И в этом смысле он похож на Илью Кабакова — никакого богемного бардака ни у Сорокина, ни у Кабакова нет.

— Все свои  фильмы, включая «Сорокин трип», вы делали о людях, которые вам симпатичны. Автору не опасно очаровываться героем?

— Не опасно. Опасно другое (я научился этому качеству, пройдя через какой-то опыт проб и ошибок), опасна потеря дистанции, когда ты в своей любви можешь сильно увлечься и, грубо говоря, начать относиться к герою как-то панибратски. Ну, ты же любишь этого человека, ты же от всей души? Но это не означает похлопывания по плечу. Тут всегда нужно внутренне очень хорошо держать дистанцию, чтобы не слиться с героем. Всё-таки это — не твоя семья, не твои друзья, и результат ты показываешь не только для них. Поэтому важно помнить, что это работа, и она даже при фанатичном и фанатском отношении к герою требует какого-то расстояния, которое нужно держать в голове.

— Можете ли вы сделать хороший фильм о том, кто вам неприятен?

— Я не знаю, потому что такого опыта у меня пока не было, а рассуждать на эту тему гипотетически мне сложно. Меня в любом случае должно цеплять. Герой может, в силу своих политических взглядов или идеологических воззрений, быть мне не близок. И я надеюсь, будет такой опыт тоже, потому что делать кино про людей, с которыми ты на сто процентов совпадаешь во всём, означает тоже как-то идти по накатанной. Мне кажется, это был бы интересный опыт, и мы смогли бы сделать хороший фильм про человека, которого я люблю и уважаю, но с которым внутренне во многом не согласен. Но, если совсем уже тебе антипатичен человек, то, наверное, не стоит браться, потому что какой-то животный интерес должен быть. Ну, например, про Прилепина я бы не хотел делать фильм. Наверное, тут я пасую. С точки зрения документалистики, это тоже может быть важно, но мне нужно иметь хоть какое-то чувство симпатии. Если нет уважения, нет симпатии к человеку, то не имеет смысла браться за эту работу. Тут должно работать сердце.

Справка:

Желнов Антон Юрьевич
Родился в Москве в 1981 году.
Окончил факультет журналистики МГУ им. Ломоносова.
Публиковался в газете «Ведомости», журнале «Русский репортёр».
Работал в московском бюро русской службы Радио Свобода.
Стажировался на телеканале НТВ, был продюсером и корреспондентом телеканала «Дождь».
Его первый фильм «Бродский не поэт» удостоен премии «ТЭФИ».

Текст: Павел Ютяев
Фото: Сергей Мордвинов