Рубрики:
- Интервью
- Люди
«История — это наука не для бедных людей»
17.01.2015
Виктор Козодой написал книгу про события 1917 года, которая местами очень похожа на учебник по организации революции. Или по борьбе с нею.
Виктор Козодой просит представить себя «профессор, доктор исторических наук», без всяких приставок «бывший» по отношению к прошлым должностям и проектам. В феврале выходит в свет его книга, посвященная истории Февральской революции 1917 года и одному из наиболее значимых деятелей того времени — Александру Гучкову. Треть тиража в тысячу экземпляров, как говорит автор, уже заранее выкупили книжные сети. И это не удивительно, поскольку последние месяцы на своих страницах в социальных сетях он старательно продвигает, в том числе, и основные идеи книги, подогревая к ней общественный интерес. О том, почему не бывает спонтанных революций и реальны ли исторические аналогии, Виктор Козодой рассказал журналу Status.
Статусные враги
— Для вас такая смена деятельности, как работа над книгой, это временная передышка, стратегический выбор или нечто иное?
— Если вы про мою прежнюю работу, то я никогда не был профессиональным чиновником. Скорее то, что произошло на протяжении двух лет — это был выверт в моей биографии. В остальное время я всегда был на вольных хлебах: один проект закончился, другой начался. Так что можно считать, что это очередной проект.
— Это интереснее, чем заниматься политикой?
— То, что происходит на местном уровне,— по большому счету, не политика, а, скорее, ее имитация. Поэтому этим заниматься мне не очень интересно. А вот история для меня всегда была интересна, с самого детства.
— Тогда почему именно 1917 год?
— В 2000 году в Новосибирском госуниверситете я защитил диссертацию, посвященную перелому в нашем обществе конца 1980-х — начала 1990-х годов. А докторская была посвящена общественно-политической жизни Сибири с 1985 по 1996 годы. То есть, меня в истории привлекают переломные моменты общественной жизни. В частности, я долго изучал так называемые цветные революции, их технологическая часть — я писал об этом научные труды, читал лекции. А затем мне пришла мысль о том, чтобы применить аналогичные подходы к революции 1917 года.
Ведь у нас в исторической науке так получилось, что Советский Союз рухнул, а советские подходы к рассмотрению тех или иных событий остались.Мы разве что сменили плюсы на минусы и наоборот. То есть, раньше белые были плохие, а теперь — красные. Раньше писали и снимали фильмы о Ворошилове и Буденном, а теперь — о Колчаке. Это неверный подход, так не должно быть. А что, если потом поменяется власть, то снова будем переписывать книги?
В ходе предварительного исследования я вышел на фигуру Александра Ивановича Гучкова. Он заинтересовал меня тем, что практически все деятели того времени упоминали его в своих работах, но мнения о его деятельности были биполярные. Не было ни одного человека, который бы относился к нему нейтрально. Я собрал массу мемуаров, документов, материалов старых газет из Москвы, Санкт-Петербурга, Томска, данные семи ведущих архивов, и нашел информацию, которую до меня никто не исследовал. Оказалось, в частности, что дела того времени в архивах Военно-Морского флота страны даже не разобраны — ими просто никто не занимался.
— Никому не интересно?
— Дело в том, что долгие годы фигура Гучкова была под запретом из-за давления идеологической парадигмы, основная идея которой была в том, что революцию в России совершил народ во главе с гегемоном — рабочим классом, которым, в свою очередь, руководила партия большевиков. При этом русская буржуазия якобы была не революционна, а ее лидеры — настолько никчемные людишки, что их и изучать нечего.
Но оказалось, что Гучков в то время в иерархии политических деятелей по факту занимал второе место после Петра Столыпина. Говорят, что рейтинг политика определяется рейтингом его врагов. Так вот, у Гучкова были довольно статусные враги, — прежде всего, сам император Николай II. Их состязание в итоге закончилось тем, что Гучков лично принимал отречение у царя.
— Несмотря на это, подобные темы всё равно не исследовали?
— Иногда исследовали, но «специфически». В ходе работы я был вынужден перечитать труды наших «выдающихся историков» — тех, от чьего имени в университете мы должны были испытывать священный трепет. Так вот, я изучаю их работы, вижу там ссылку на архив. Лезу в архив, а в исходных документах написано всё по-другому. То есть, они брали цитаты, которые совершенно не определяли смысл документов — и на этом строили свои теории.
Или другой тезис: про стихийность революции. Но странно получается: народ случайно собирается в одно время, направляется в одно место, и у всех при этом в руках транспаранты и красные флаги, как будто всё это просто в магазинах продавалось. Поэтому я утверждаю, что всю историю революции надо изучать заново.
Как создать штаб революции
— Образ буржуазии в советской, а затем и российской историографии более или менее стабильный: этакие ленивые толстопузые личности с сигарой и в соболиным манто. А какой образ того же Гучкова сложился у вас?
— Нельзя сказать, хороший он или плохой. Это был человек трагической судьбы, но и вся история страны того времени была большой трагедией. Могу сказать, что Гучков был активным, образованным государственным деятелем. Прозябать в лености и богатстве — это не по его части, он постоянно бросался в разные авантюры. Он был участником четырех войн, шести дуэлей, два раза был в плену, подавлял Боксерское восстание в Китае, затем участвовал ввосстании в Македонии.Кроме того, он был изящным политическим технологом, умело конструировал политические процессы и при этом не был дилетантом, а скрупулезноизучал опыт революций в Турции, Китае, Португалии. То есть, ездил в эти страны, общался с организаторами революций и перенимал их опыт. Об этом, кстати, было хорошо известно в охранном отделении.
— То есть, все знали, что Гучков— это фактически специалист по организации революций?
— Более того, во время войны им была создана вполне легальная общественная организация — Центральный военно-промышленный комитет (ЦВПК), который финансировался за счет государства и имел большие льготы и полномочия. По сути, комитет был посредником в деле распределения государственных средств для предприятий, у него было более двухсот местных отделений. То есть, Гучков создал сеть по всей России. У него была своя бесплатная газета, большой штат сотрудников — более двухсот человек с офисом в центре столицы, рядом с Таврическим дворцом, где заседала Государственная дума. То есть, работали на виду у всех. Полицейские тогда докладывали, что ЦВПК, по сути, стал теневым правительством, в котором готовилась революция.
Через «самодеятельные организации» (дореволюционное название общественных организаций.— Ред.), в числе которых был и ЦВПК, за 2,5 года прошло около двух миллиардов рублей, при этом они фактически ни перед кем не отчитывались. А когда состоялась революция, то оказалось, что денег у них на счетах нет. Куда они делись-то?
— И куда?
— Это, похоже, никого из исследователей не интересовало. Я читал диссертации на эту тему. Вот человек пишет, что ЦВПК был создан для поддержки армии в деле снабжения. И он начинает изучать экономическую деятельность, не замечая их политических акций. В итоге получает вывод, что деятельность была неэффективная, а деньги ушли непонятно куда.Но это тоже самое, что судить о айсберге, не исследуя его подводную часть.
— Когда вы говорите о том, что революция была запланирована, вы имеете в виду именно этот комитет?
— Да, причем парадокс в том, что структура, которая организовывала революцию, была легальной и использовала государственные ресурсы. Кстати, этого никто никогда и не отрицал. Однако в советской историографии это рассматривалось несколько иначе: все ждали революции, а буржуазия ее боялась, поэтому решила сама всё организовать, но не успела — стихия смела царскую власть раньше.
— Получается, что некая структура, прикрываясь патриотизмом и помощью армии, в реальности готовила революцию?
— Теперь понимаете, почему у нас сейчас очень осторожно относятся к некоммерческим организациям? Да, действительно, значительная часть работы ЦВПК была направлена на свержение царской власти. Один пример. В их структуре была масса комитетов по отраслям промышленности, в каждом по 3–4 человека. При этом в редакции газеты — 11 человек. Все комитеты разбросаны по Петербургу, но есть центральный офис, где находится сам Гучков. Там у него располагается счетный отдел — бухгалтерия, юридический отдел и Рабочая группа — та самая, которая планировала революцию. Всё, больше ему около себя никто не нужен. Любой, кто занимался аппаратно-бюрократической работой, вам скажет, что возле руководителя всегда находятся самые важные для него службы.
— Чем конкретно занималась эта Рабочая группа?
— Например, ей в распоряжение отдали огромный зал для заседаний. Ведь была война, собрания просто так нельзя было проводить — а они могли. И когда глава городской полиции говорил, что с ним такие собрания надо согласовывать, Гучков ему отвечал: тут собираются рабочие, которые объединены идеей помощи армии. Вы что, против патриотизма? Вот и всё.
Мученики, четкий план и подавление воли противника
— Почему, зная всё это, правительство не сопротивлялось их деятельности?
— Главная задача любой революции — подавить политическую волю противника. У Гучкова это получилось, потому что он одним из первых понял важность работы с общественным мнением через прессу.
При этом в Петербурге не было баррикад, массовых убийств и прочего — это еще один аргумент за то, что всё было спланировано. Ведь уже в марте была создана комиссия по подсчету жертв Февральской революции, и она насчитала, как ни старалась, 1400 убитых, раненых и больных, из них убитых— 168 человек. Я думаю, что эта цифра накручена, потому что любая революция требует создания пантеона мучеников.
— Что-то вроде украинской «небесной сотни»?
— Да. Поэтому революционеры устроили похороны на Марсовом поле, собрав все трупы, которые нашли в городе. Кстати, там было много городовых — и это тоже понятно. Вот скажите сейчас народу, что власти больше нет, и кого люди начнут избивать первыми? Полицейских, конечно. Это будет бытовая потребность в какой-то «мести», никак не связанная с революционными идеями.
Аналогий — масса. Например, восстание Волынского полка, в процессе которого возникают какие-то таинственные снайперы. Дело в том, что уже к осени 1916 года стало понятно, что договориться с Николаем не получится. После этого начались совещания по поводу подготовки к революционным действиям. Но к концу января 1917 года всю рабочую группу арестовывают и сажают в «Кресты». Вроде бы, всё было тихо и спокойно, но в феврале Николаю советуют поехать в Ставку. 22-го числа он уезжает, а 23-го начинаются волнения в столице. Они выходят на улицы до 26-го числа, и всё движется к тому, что вот-вот начнут закручивать гайки и революция сойдет на нет. Но вдруг происходит восстание Волынского полка. Ночью там собираются младшие командиры и говорят: «Нас собираются отправить на подавление восстания, давайте не пойдем». Никакого восстания, ничего, просто решили никуда не идти. Приходит командир роты, они начинают поднимать шум и говорят, что никуда не пойдут. Командир понимает, что ничего сделать не может, выходит из помещения, проходит по плацу. И перед тем, как выйти за ворота, получает пулю в затылок. Кто стрелял? Оказывается, это тайна за семью печатями. Зачем его убили? Он ведь никакой угрозы не представлял, из помещения он ушел, солдаты своего добились. А что такое убить командира во время войны? Это смертная казнь. То есть, полк из недовольных автоматически превратился в вооруженных мятежников.
— И не участвовать в революции они больше не могли.
— Да. Они выбежали на улицу, а там по странному стечению обстоятельств оказалась группа рабочих, которые говорят: «На “Кресты”идем, там наши вожди, их надо освобождать». Освободили, а затем пошли на Государственную думу. Через два часа эти рабочие заявились в приемную председателя Госдумы Родзянко и говорят: «Хотим тут у вас совет организовать». Родзянко спорит, но сторонники Гучкова уверяют его, что в этом не будет ничего страшного. Их отвели в какую-то комнату, и там они решили срочно провести выборы в Петроградский совет. Заседание Совета они назначили на семь часов вечера этого же дня.
Теперь вопросы. Как можно было за один день собрать заседание оргкомитета, принять воззвание, напечатать его, распространить по всему городу, раздать рабочим. Рабочие за это время должны провести собрания, выбрать делегатов и отправить их на заседание Совета. Что это было? Да просто у Гучкова уже был «ручной» Совет рабочих депутатов, и они его только легализовали. Такая вот политическая технология.
— Есть еще примеры технологий организации революции образца 1917 года?
— Например, захват визуального пространства. На Украине у революции был оранжевый цвет, а в России 1917 года — красный. Представьте, выходит человек на улицу, а там в один день везде появляются красные флаги. И он думает, что весь город восстал и принял новую власть.
В это время Николай совершает трагическую ошибку и решает ехать из Ставки в Царское Село, и связь с ним теряется на 40 часов. И это во время революции, когда каждый час на счету. И что с ним произошло потом? Над ним же никто с пистолетом не стоял, требуя подписать акт об отречении. Нет, ему просто нарисовали «страшную» картину того, что происходит в столице, и он начинает верить, что его уже никто не защищает, и надежды больше нет. И он легитимно передает свою власть, а его брат Михаил отрекается в пользу Временного правительства. Поэтому армия не восстала — ведь всё прошло легитимно.
— Почему, так скрупулезно организовав революцию, эти люди затем не смогли удержать власть?
— Это уже другой вопрос. Как правило, не всегда хороший разрушитель будет хорошим созидателем. Поэтому сейчас приходится только удивляться наивности интеллигенции того времени. Они думали, что всё зло сконцентрировано в верхушке власти, а народ — чуть ли не ангелы земные, скопление мудрости, нравственности и человеколюбия. И стоит только верхушку убрать, так сразу автоматически наступит счастье. Они даже не задумывались, что как только власть падет, вся звериная натура людей вылезет наружу. При этом элита наивно полагала, что в новой действительности они будут востребованы и интересны.
Оказалось — нет, буржуазию быстро вытеснили из власти. Ведь то правительство, которое свергали большевики, уже не было буржуазным, оно было социалистическим. То есть, в Октябре одни социалисты свергли других — только и всего.
Масоны или немцы
— Чего вы ждете от выхода книги? Хотите, чтобы учебники истории переписали, например?
— Я уже давно на такое не надеюсь. Потому что формулировки учебников— это уже вопрос не исторической науки, а государственной политики. А на это я повлиять не могу.
Проблема заключается еще и в том, что в регионах очень узкий круг профессионального общения. У нас этого нет, такими темами в Новосибирске никто не занимается. А те историки, которые работают в Москве, уходят в такие дебри, что становится даже забавно: одни говорят, что это иностранные деньги, другие — что масоны виноваты.
— Как вообще в Москве относятся к историкам из регионов?
— Сложно сказать. Я защищал докторскую диссертацию в Москве и не чувствовал по отношению к себе какого-то снобистского отношения.
Вообще, надо понимать, что история — это наука не для бедных людей. Если в каких-то других гуманитарных науках можно взять две книжки и написать свою. В истории, если ты пишешь серьезное исследование, надо работать в архивах — как правило, в Москве. То есть, туда нужно доехать, там нужно где-то жить и на что-то существовать. В архивах тебе дают материалы на второй или третий день, причем ограниченное количество. То есть, исследования растягиваются. Молодому исследователю это не по карману, и в результате мы получаем усеченные исследования.
Много диссертаций защищаются на примере одной области. Это не показательно, в старые времена это бы просто не прошло. А сейчас говорят: сначала напиши диссертацию, а потом будешь наукой заниматься.
Заморозка нужных решений
— Как вы считаете, исторические аналогии реальны?
— В чистом виде исторических аналогий быть не может. С другой стороны, что у нас изменилось за последние 100 лет? Разве что изменились технические способы передачи информации. А глубинные вопросы отношения между людьми, законы работы государственного аппарата, психология толпы — всё осталось, по сути, тем же самым. Просто скорость прохождения сигналов в обществе сейчас гораздо быстрее, чем тогда. Поэтому я думаю, что главное назначение истории — делать правильные выводы, чтобы современные политики не наступали на старые грабли.
— В России сейчас возможна революция?
— Будем надеяться, что у нас этого не произойдет. Революция — это большая трагедия для государства и народа. Однако от этого не застрахована ни одна страна. В 1917 году фактически было разрушено государство, но разве интеллигенция этого хотела? Нет, конечно. Но все предыдущие годы они кричали о необходимости перемен, но власть не хотела их слушать. Народился новый класс буржуазии, им хотелось самим принимать участие в развитии страны, а их до этой возможности не допускали. Бюрократы думали: ну какие реформы? — нам итак хорошо. В результате курс был взят не на принятие решений, а наоборот — на сохранение статус-кво, на замораживание любых изменений.
Ведь все знали о деятельности того же Гучкова. Почему никто ничего не делал? Не хотели брать на себя ответственность.
— Вот поэтому меня не покидает ощущение, что, заменив пару фамилий и названий, мы получим не историческое, а очень актуальное политическое интервью.
— Это вы сказали, я к политике не имею никакого отношения и занимаюсь только историей. Хотя если у вас возникают такие ассоциации, значит, некоторых целей я добился.
Сергей Чернышов
Подписаться на рассылку
status-media.com
Отправляя форму вы даете согласие на обработку персональных данных и соглашаетесь с политикой конфиденциальности
Внимание: комментарии у данной статьи отключены!